Седло гора (2456 м) – гора, расположенная близ с. Чох, родного аула Халилбека Мусаясула, Столовая гора (3003 м) – гора, у подножия которой расположен Владикавказ, место начала новой жизни художника.

Исследовательский проект «Камлий» посвящен малоизвестному периоду пребывания во Владикавказе первого профессионального дагестанского художника Халилбека Мусаясула, рано покинувшего родину и оказавшегося в вынужденной эмиграции.

1 часть.

Внутренний диалог молодого художника, стоящего перед выбором – остаться или уехать навсегда. Внутренний диалог ведется словно с двух вершин, с двух гор – с Седло горы и Столовой горы.

В горах сильное эхо, и голоса кричащих друг другу слышны очень далеко. Седло Гора взрастила будущего известного художника, здесь он впитал все самое важное, что свойственно горцу. У подножья Столовой горы Художник мучительно размышлял о своей судьбе, четко осознав свой къысмат. (перевод с дагестанского «судьба»)

Владикавказ стал первой попыткой отделить себя от родины. В городе художник прожил недолго – 1919-1920 гг., а потом вернулся в Дагестан. Но именно эта поездка и короткий период жизни во Владикавказе, общение с такими же как он – потерянными и брошенными у подножья большой Столовой горы, так явственно напоминающей родную Седло Гору, определила его судьбу.

В моем проекте Столовая гора выступает не только как географический объект или точка на карте, но и как литературное произведение – единственный источник сведений о художнике.

Писатель Юрий Слезкин, живший во Владикавказе в 1919-1920 гг., написал книгу о городе, ставшим на время неким Вавилоном для потерянных и потерявшихся, западней для представителей русской интеллигенции, прибывавшей в состоянии мучительных раздумий о себе, своей судьбе и судьбе родины. Этот нескончаемый внутренний диалог подвигал одних к драме и унынию, других – к действию. Вскоре Халилбек Мусаясул покинет родину – сначала в первые месяцы 1920 г. вернется в Дагестан и уже спустя год, в 1921 таким же маршрутом оставит Кавказ навсегда.

Часть 2.

Если не брать во внимание факты, изложенные в книге Ю. Слезкина, мы ничего не знаем о пребывании Халилбека во Владикавказе, кроме одного единственного факта, изложенного в статье некоего Т. Деви в газете "Кавказ" от 26 февраля 1920 года, в которой вскользь упоминается о его первой персональной выставке. Где и как долго проходила выставка, что представил на ней художник – никаких упоминаний…

К этому времени он уже был неплохим художником, создал много работ в живописи, графике, книжной иллюстрации. За плечами по одному курсу в Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе, учеба в Саратовском художественном училище, в Академии Художеств в Мюнхене, Бавария – фактически студент. На родине, в Дагестане, был известен и востребован. Но почему свою первую персоналку он проводит не дома, а в городе Владикавказ, у подножия Столовой горы? Путем логических сопоставлений и изучения материалов творчества художника того периода, я могу предположить, что, вероятнее всего, Халилбек Мусаясул поехал во Владикавказ не развеяться, а обдумать свое продвижение на Тифлис и далее, по Черному морю, в Европу. Именно поэтому, он и захватил свои работы. Следуя информации из книги Ю. Слезкина, могу допустить, что, вращаясь во Владикавказе в среде городской, культурной интеллигенции, у него спонтанно родилась идея выставить свои работы.

Второй частью проекта станет небольшая выставка графических работ – вольных узнаваемых копий с произведений художника, подобранных исходя из моих представлений о том, что могло экспонироваться во время владикавказской выставки. Авторами копий я предложила выступить студентам 3 курса Дагестанского художественного училища им. М. Джемала (к слову, Джемал – коллега и друг художника по Дагестану).

Возможным продолжением проекта могли бы стать пленэрные акварельные наброски, выполненные студентами Владикавказского художественного училища, в местах, в которых бывал и писал Халилбек Мусаясул. Таким образом, проект позволит, в некоторой степени, прояснить важный период в жизни и творчестве Халилбека Мусаясула, «разглядеть» его творческий метод и стиль с высоты Столовой Горы.

Фотоколлаж — Гайворонский Муса

Авторы вольных копий с работ Х. Мусаясула — студенты 3-го курса, отделение «Живопись» Дагестанского художественного училища им. М. Джемала: Абакарова Карина, Ахмедова Умай, Дибирова Аминат, Кузиева Асият, Ломакина Арина, Салихова Патимат.

Внутренний диалог.

Кто ты?

– Зовут меня Халил-беком. Я аварец — первый, единственный художник в своей стране. Черты мои резки, тонки, узкая талия туго стянута ремешком; походка, как у горцев, кажется танцующей. Во мне живут неслиянно два человека — европеец и азиат, дитя, улыбающееся солнцу.

Откуда ты?

–…из Аварии – этой оторванной от мира стране, высоко вознесшейся на горах Дагестана. Там девушки ранним утром ходят к роднику за водою – только тогда их может увидеть греховный глаз юноши. Там до сих пор еще звучит песня Гейлюна, этого солнечного бога, ушедшего от людей, чтобы на высотах зверям и птицам петь свои песни о том, как прекрасны и благословенны небо, земля, травы, плодоносящая жизнь.

Отчего ты бежишь?

– В годы войны и революции я понял, в какой тупик пошлости и себялюбия пришли мы все, люди, называющие себя культурными. И меня потянуло в горы, к себе в аул, где живут так, как жили сто лет назад простые, не тронутые нашей гнилью пастухи. Оттуда гораздо дальше и лучше видно. Уверяю тебя! И не говори, что горы преградили мне дорогу. Это неправда! Горы заставляют человека владеть своей волей, они заставляют его подыматься

Почему ты остался здесь?

– Я не мог уехать… но и здесь я не должен оставаться... здесь не понимают простых чувств, не верят слову, не умеют подчиняться закону. … я – аварец, нелепый анахронизм среди местных, средневековый рыцарь, попавший в лавку торгашей. Все, что для меня непререкаемо и священно, здесь продают и покупают.

Чем занят здесь?

–… увлекаюсь акварелью, цветной иллюстрацией …закончил третий рисунок из своего сказочного цикла «Семь ковров царицы — семь дней недели» — вышивал акварелью на ватманской бумаге. Семь ковров, где краски горят, пляшут, поют, как цветы Дагестана, как птицы в садах аварских князей, как Терек.

Ты художник, европеец. Что нравится в искусстве?

– … мне нравятся иллюстрации Бенуа к «Пиковой даме», «Аполлон», Тугенхольд… хотел бы увидеть в Париже русских художников и балет, которые там в большой моде.

Как живешь здесь, у подножья Казбека?

–…Город лежит в котловине, а впереди – горы. Не так-то легко перешагнуть их, не так-то легко. На все нужно уменье, сметливость, знакомство с внешними условиями — и время. Вот, если бы — крылья… Все стараются в солнечном мареве увидеть Казбек. Самую высокую гору в этих краях. Зиму и лето на плечах ее и челе лежит снег — почиет светлое око Аллаха. И только в особенно ясные и счастливые дни она доступна человеческому зрению. В особенно счастливые…

Останешься здесь?

– Вдыхая горный запах травы, растущей у снежных высот, я плачу и думаю: «Лучше мне лечь костьми пастухом овец отца моего на своей земле, чем быть славным на чужой стороне»

Тоскуешь по дому?

–…поднимаясь вверх с Реданта, там, где лопухи и дубовый лес, ползущий в гору, я бегу на вершину холма. Внизу целиком виден город, вверху горы, небо. Я смеюсь как детстве, ощущая себя легким, освобожденным. Горы! Горы! Горы!.. Отсюда прямая дорога в горы. От кунака к кунаку, по тропам вверх и вверх, к горному кряжу, в аул Чох.

Однако ты уезжаешь дальше?

– По правде сказать, раньше я не чувствовал такой большой любви к своему аулу, к своей стране. Там живут очень дикие, очень бедные люди. Мне не раз становилось скучно, когда приезжал туда. Они приходили все – кланялись, садились, с изумлением глядя на мои краски, на мольберт, на портреты. Они не понимали, как можно рисовать людей, живых людей. «Ведь это – грех», – говорили они, – писать следует цветы, травы, сплетать из них узоры ковров, украшать ими стены мечетей, но живых людей?.. Только Аллах творит человека, дает ему душу, а душа невидима». Нет, они отказывались понимать и сидели молча, с укором. «Твой сын имеет искусную руку», – говорили они его отцу, уходя, – он может прославить нас, но пусть не подымает своей руки на человека». Эти люди стали мне чужими с того времени, как побывал в Мюнхене и Париже, в Риме и Флоренции. Нельзя запереться у себя, сказать, что ты занят, что тебе мешают. Такой поступок почли бы кровной обидой, достойной отмщения. Слишком священно гостеприимство в моей стране. Гость входит не просясь, кланяется и садится – он твой господин, ты уже не принадлежишь себе. Многие хвалили мои краски. Им нравилось выжимать из тюбиков кармин, сиену, умбру, размазывать краску по камню. И я должен был дарить их и работать после только углем и карандашами, потому что негде было достать новые. Вот какой это народ... я ездил в чужие страны, чтобы сделать славным свой аул…меня ждет не смерть, а радость. Радость. Слышишь ты?

Кто ты?

– Камлий…